Синильга
Практик
- Сообщения
- 14 601
- Пол
- Женщина
ВОЗЬМИ МЕНЯ А ДОЧКИ
Жизнь, порой, закручивает такие удивительные сюжеты, которые не под силу самому яркому таланту писателя.
Это было на самом деле. Рядом со мной отстаивали свое право на счастье две человеческие судьбы. Жизнь разыгрывала в лицах свою очередную трагедию, с той лишь разницей, что ее актеров не вызывали на «Бис», и им не дарили цветов…
Эти люди живут в моем городе, Ходят по его улицам. И, Может быть, я бы прошла мимо них так ничего и, не заметив и не поняв, не будь я вовлечена в эту историю самым неожиданным образом...
Учившаяся во вторую смену дочь, что – то запаздывала. Поглядывая на часы, я с тревогой думала о быстро наступающей темноте и о том, что у девочки нет попутчиков до дома...
Часы отстучали два часа сверх времени окончания уроков, и я уже собиралась на поиски задержавшейся дочери, как прозвонил долгожданный звонок в дверь.
На пороге стояла дочь с незнакомой девочкой, примерно одного с ней возраста, десяти – одиннадцати лет. Девочка была необыкновенно красива. Черные, пышные косы, такие же черные, большие глаза. Тонкие, смоляные брови, несколько вскинуты, как бы в удивлении. Она дрожала от холода, или от слез... На мои расспросы б упорно отказывалась объяснять причину своего подавленного состояния, имя,, адрес…
Было уже поздно и, ничего более не придумав, я покормила ее и вместе с моими детьми уложила спать.
- Ей очень плохо, - сказала мне перед сном дочь. – Кто же она, откуда? - Удивлялась я, - ты ведь даже имени ее не знаешь. – Не знаю… - Дочь явно затруднялась с ответом. – Она просто плакала.
А поздно ночью, может перед утром, наша неожиданная гостья потихоньку подошла к телефону, набрала номер… Чувствовалось, что ей трудно говорить – Мама… скажи ЕМУ… скажи, что я пока не могу прийти домой… Она немного помолчала, и осторожно положила трубку на рычаг.
Утром, сказав короткое «спасибо», девочка ушла. Не сумев объяснить самой себе случившееся, я упорно заставляла себя не думать об этом. Иногда мне это удавалось. Имея же от природы общительный характер, мне, почему – то и в голову не пришло, кому – то об этом рассказать.
Лицо незнакомки, как бы отпечаталось в моей памяти, и мне иногда оно казалось знакомым…или напоминало кого-то?
Я чувствовала, что это не просто так закончится. Что это только фрагмент, часть истории, которую мне предстояло еще узнать.
Я очень люблю свой город. Имея в запасе очень мало свободного времени, я все же иногда выхожу на его улицы. Просто так выхожу. Я люблю встречать знакомых, особенно тех, кого, давно не видела и, даже чуть – чуть подзабыла… Сколько нового можно узнать! Такие встречи для меня радость.
В этот, майский вечер собрались мы всей семьей на свое излюбленное место отдыха – сквер «Молодая гвардия» Мы особенно любим этот сквер в пору цветения каштанов. Омытые серебристым серпантином брызг фонтана, они особенно завораживающе пахнут. Широкая, светлая, вся в наряде весенних цветов, улица Советская распахнула свои объятья воскресному, майскому дню и его обитателям…
- Мама! - вывела меня из задумчивости моя дочь, - смотри, та самая девочка самая девочка! И ничего более не сказав, устремилась к уже знакомой, нашей ночной гостье. Девочки обнялись, что-то весело защебетали. Я узнавала и не узнавала эту девочку. Те же волосы, те же темные глаза… Но только глаза эти смеялись, а не плакали, и на лице ее играли ямочки. Она что – то сказала мужчине, что шел рядом с ней (я его только заметила), и они подошли к нам. – Оля! – Она протянула мне руку. – А нам, пожалуй, знакомиться и не нужно, - улыбнулся мужчина, и тоже протянул руку для приветствия.
Пока он знакомился с моими детьми и мужем, я с некоторым удивлением и восхищением переводила свой взгляд с него на его дочь. Да, это мой давний знакомый. Не виделись около пятнадцати лет. Черноволосый, стройный, почти такой же, как я его помню. Только серебряный туман щедрой седины неумолимо наложило время на его волосы. Мы когда – то работали вместе.
Из рассказов общих знакомых смутно вырисовывалась его история. Семейная жизнь не удалась. Его красивая и умная жена умела абсолютно всё: - шить, вязать, вкусно готовить, хорошо пела, была приятной и умной собеседницей… Не сумела она только родить ему детей.
Пожалуй, первые годы это обстоятельство и не тревожило его особенно. Но потом неутолённая тоска по народившимся детям всё чаще и чаще уводила его из дома…
В этой истории, а именно в эту минуту, я как никогда, не хотела бы стать на чью – то сторону… - Его ли, или тех, кто судил его. И не потому, что «моя хата с краю…»
а потому что, легче осудить, чем понять. И понять порой нельзя. Не нужно…
Чтобы связать все концы в этой истории, вероятно нужно меньше всего об этом думать. Время и сердце сами подскажут, как следует поступить.
Евгений Иванович, я буду его так называть, посмотрев на шепчущихся девчонок, садится рядом со мной и начинает рассказывать.
Он говорит скупо и коротко, И я вижу за его словами невысказанное. Как кинокадры. Особые. Не для всех.
… Подурневшая от слёз жена. Ей нечем защитить себя. Её вина бесспорна, считает она. И ей за все отвечать…
В одну из бессонных ночей она, в который раз уже, говорит ему, что можно бы взять ребёнка на воспитание…На этот раз он соглашается.
А на утро его как будто подменили. Он предельно ласков и внимателен к жене. Лихорадочно собирается. – Понимаешь, говорит он счастливой жене, - я только сейчас понял, что где-то есть, должен быть маленький человечек, которому я нужен. Который нужен мне…
Потом он бежит по магазинам, покупает игрушки, конфеты, ещё что-то. И всё это, конечно, забывает дома. А дальше?
Большая игровая комната детского дома. Хорошо оборудованная, много цветов. Но он этого не видит. Ему немного страшновато.
Не суди его жизнь. – Сейчас, может через минуту…
… Они входят гуськом, тихо. Маленькие, хрупкие, с недетскими глазами. И они знают, зачем их сюда привели.
Мужчина с трудом отрывает ноги от пола. Один шаг, другой… - Ты, чей папа? – в глазах белобрысого мальчишки любопытство и надежда…
- Ничей, - выдыхает, будто сбрасывает непомерную ношу… - Ничей, - повторяет уже спокойнее.
Строжают, чужеют детские глаза. И он глядит в них и говорит с ними, не останавливаясь…
- Одни мы с женой. Нет у нас детей, и не будет. Мы уже не молоды. Я пришёл к вам на равных. Вот вам мои руки. Они крепкие и сильные. Они много знают и умеют. Кому же они всё это передадут?
- Нет! – жёстко сказал мальчик. – Нам нужны свои родители. Чужие родители нам не нужны!
…Эта холодная, недетская правота как бы в миг оборвала ту ниточку, что могла бы завязаться между мужчиной и детьми.
Думается мне, что мальчик повторил чужие слова. Но, тем не менее, их смысл был осознан ребёнком даже больше, чем следовало, чем нужно было на самом деле… Да и нужно ли…
Сказать, что в помещении зависло молчание, как натянутая струна, значит, ничего не сказать. Просто все, кто здесь находился, почувствовали себя незащищенное, как на холодном ветру…
Евгений Иванович замолчал, взволнованно затянулся сигаретой. Ветки каштанов купали свои душистые гроздья в прозрачных брызгах фонтана, тщетно вызывая мужчину и его, незаметно подошедшую дочь из воспоминаний в действительность. Солнце садилось, удлиняя тени деревьев, на их канве вышивая золотом житейскую повесть о непростом пути к счастью…
- Об этом я сама… - притихшая, посерьёзневшая девочка положила руку отцу на плечё.
Прекрасное лицо её сильно побледнело. Видно было, что происшедшее оставило в не неизгладимый след. Может быть, это она будет вспоминать всю свою жизнь.
Её маленькая рука лежит на папином плече, слегка сжимая его. Может быть, для себя этот взрослый ребёнок перечитывает, перелистывает горькую страницу из своей, ещё короткой жизни, наполняя всё её существо болью, недоумением, растерянностью.
Может быть, случившееся с ней и есть та горькая, непосильная плата за счастье, вырванное у судьбы её детскими, хрупкими руками. Так это или иначе, только вот она, эта история.
…Юлька мараковала над задачкой. «Мараковать» – папино любимое слово. – Молодец у меня папка! – Легко вплеталось в математические уравнения, - Как славно мы друг друга понимаем. И как будто мы всегда были вместе…
Переворачивались при делении дроби, высоко взлетал знаменатель, и девочке казалось, что это она, маленькая Юлька, счастливо смеясь, высоко-высоко взлетает в папиных руках…
Воспоминания переплетаются с действительностью. Сколько дней и ночей простояла девочка у окон детского дома, выглядывая, ожидая… Он таким ей и представлялся, - среднего роста с заметной сединой в чёрных волосах, черноглазый – абсолютно на неё похожий. Она всегда верила, что он придёт, возьмёт её за руку и уведёт за собой.
По словам нянечки, в детский дом её принесла женщина. Оставила и ушла, не оглянувшись, не дав дочери имя…
Юлька и не ждала её. В робком детском воображении жил только он, её отец. Приходили в детский дом разные люди, но среди них Юлька не видела того, кто уже прочно поселился в её мыслях и надеждах… Вскоре она перестала ждать.
И вот он пришел. Маленькое сердце рванулось, забилось часто-часто! Вот он сейчас узнает, позовет ее, возьмет за руку…
Белобрысый, вертлявый Сашка, спросил, чей он отец? – Замерло, застыло сердце. Будто и нет его. Прислонилась к стене, побелела как полотно, рванулась боль из груди, немо, отчаянно…раздирая глаза, сердце; - Узнай меня! Скажи, что я твоя дочь! Скажи же!… - Маленькие, хрупкие ладони сжались в кулачки…
- Но он сказал,… что у него нет никого, что он один… - А я? – рвалась, плескалась невыносимая, отчаянная, недетская боль. В Беспамятстве она не отдавала себе отчета в том, что это совсем чужой, незнакомый человек. Совсем чужой!
Что-то жесткое и беспощадное произнес Сашка. Как будто ударил! У мужчины задрожали губы, лихорадочно забегали руки по карманам, в поисках сигареты.
Что-то несправедливое, невероятное, кощунственное и безжалостное творилось рядом с ней, рядом с ним…
Юлька вдруг почувствовала, что в мире их только двое. Он и она. И что недаром, не зря они рядом. И что им расходиться нельзя.
Вот она возле него. Дрожащие ноги еле держат ребенка, непослушные губы почти шепчут,… Юлька помнит только свои последние слова: - Возьми меня в дочки…
Как будто пелена с глаз спала! Солнце ярко засветило. И не было больше на всем белом свете ничего! Только они двое - Юлька и ее отец. Ее отец! Она в тот же миг, раз и навсегда, забыла, что он ей не родной. Доверчиво вложила свою ладошку в его руку… А там, за стенами детского дома, на другом конце ее долгожданного пути, ждала женщина, жена ее отца. Эту женщину она назовет мамой. Просто и искренне назовет. Потому что очень долго ждала этой минуты. Потому что она, эта минута, была ей нужна!
Весело подмигнуло Юльке делимое число. А делитель кувыркнулся, чтобы произвести на свет новое число, новую формулу счастья людей, нашедших друг друга на Земле…
Резкий звонок всполошил девочку. – Так звонят только чужие, - подумалось ей невзначай.
Тогда, на пороге развернувшихся событий, она никак не выделила мелькнувшее в ее мыслях слово «чужие» и только потом, это ничем не примечательное слово облеклось в особый для не, горький смысл…
На пороге стояла женщина, красивая и хорошо одетая. Она спрашивала Юлю. Девочка пригласила неожиданную гостью в квартиру.
Видно было, что женщина не знает, как начать разговор и Юля пошла, поставить чайник на огонь.
Когда вернулась, неожиданная гостья уже почти обрела уверенность. - Юля! – она глядела на нее прямо, что-то без нужды поправляя в своей одежде. – Юля, я твоя мать! выпалила, с тревогой ожидая, как девочка это воспримет…
Нет! Юля не побледнела, не расплакалась. Эта двенадцатилетняя девочка встретила сообщение неожиданно спокойно и холодно. Только тень отчужденности мелькнула на ее лице, как бы заранее отвергая все, что происходит. Она не спеша, уходит на кухню, и, возвратившись с горячим чайником, так же медленно ставит его на стол. В наступившей тягостной тишине мелодично звякнули блюдца…
- У меня есть мама: - ровным голосом спокойно произнесла девочка. Гостья начинает волноваться, нервничать, сбиваться: - Но я тебе родная мама! Девочка молчит. Ей нечего сказать этой чужой женщине. Если и, правда, что она ее мать, то ей уже все сказано. Давно сказано. Там, в детском доме. Сначала несмышленышем, исходившая слезами, инстинктивно ищущая материнскую грудь. Потом, впервые осознавшая свое одиночество, когда увидела, как ее ровесницу вели за руки родители. И потом, когда смотрела сухими, выплаканными глазами через окно на калитку и ждала… И ещё… Сколько их было, этих «ещё»…
- Я тебе еще не все сказала… Женщина хватается за последний аргумент, как утопающий за соломинку. – Дело в том, что твой папа, в самом деле, твой родной отец… - Да, конечно, - соглашается спокойно Юля, - конечно родной, как же иначе?
- Да пойми же ты! – настойчиво доказывает, - он твой РОДНОЙ отец! Самый настоящий. Он взял тебя из детского дома, чтобы замолить свои грехи, оправдаться… да и о старости решил, видно позаботиться. - Неправда… - дрогнули детские губы. – Неправда! – тихо повторила она. – Он был одиноким. Ему было плохо. И я была одна. Нам обоим было плохо. Я сама выбрала его себе в папы… - В детском голосе снова возродилась уверенность и холодная отчужденность.
А женщина, будто забыв, что перед ней ребенок, начала рассказывать банальную историю со всеми подробностями, длинно и запутанно, что впрочем, сводилось всего лишь к нескольким понятиям: - командировка, случайное знакомство, гостиница, обещания… Она пыталась вызвать к себе жалость, понимание. Но тем не мене, с каким то тайным удовлетворением замечала, как расширяются значки, как бледнеет тонкая кожа на скулах и как холодное, неприступное, не прощающее существо превращается в растерянного, беззащитного и такого маленького ребенка!
- Он подло обманул меня и тебя тоже! – уже кричала, режущим слух голосом: - Он бросил меня беременную!
- Он знал, что я … буду? – дрогнули в горьком изломе побледневшие губы. – Ну, конечно! – вызывающе и уверенно заявила та, пытливо вглядываясь в растерянное детское личико….
- Да ты посмотри на себя в зеркало! Один к одному, - с каким – то нервным хохотком процедила она на прощанье...
Хрупкие, детские руки бессознательно переставляли чашки, и блюдца с остывшим чаем.
Оставшись одна, Юлька лихорадочно начала складывать в портфель книжки и тетрадки. Взяла с полки плюшевого мишку, подарок папы на день рождения. Взяла и снова положила на место. Бесцельно походила по комнате. Взглянула на часы…
В школу она не пошла. Пробродила допоздна по улицам, сильно замерзла и проголодалась. Окна многоэтажек уютно светились. И за каждым из них была своя жизнь, свои заботы, свой огонек… Где же Юлькин огонек?
Она сидела, слегка покачиваясь, на детской карусели и плакала. Впервые за последние годы. Здесь ее и увидела моя дочь.
Сейчас они сидят рядом на скамье, тесно прижавшись, друг к другу... В его руке – ее рука. Как же, все – таки, они нашли дорогу друг к другу, после всего случившегося? Они не говорят, а я не спрошу. Мы все знаем, что об этом говорить вслух не нужно… Они рядом и всё!
Жизнь, порой, закручивает такие удивительные сюжеты, которые не под силу самому яркому таланту писателя.
Это было на самом деле. Рядом со мной отстаивали свое право на счастье две человеческие судьбы. Жизнь разыгрывала в лицах свою очередную трагедию, с той лишь разницей, что ее актеров не вызывали на «Бис», и им не дарили цветов…
Эти люди живут в моем городе, Ходят по его улицам. И, Может быть, я бы прошла мимо них так ничего и, не заметив и не поняв, не будь я вовлечена в эту историю самым неожиданным образом...
Учившаяся во вторую смену дочь, что – то запаздывала. Поглядывая на часы, я с тревогой думала о быстро наступающей темноте и о том, что у девочки нет попутчиков до дома...
Часы отстучали два часа сверх времени окончания уроков, и я уже собиралась на поиски задержавшейся дочери, как прозвонил долгожданный звонок в дверь.
На пороге стояла дочь с незнакомой девочкой, примерно одного с ней возраста, десяти – одиннадцати лет. Девочка была необыкновенно красива. Черные, пышные косы, такие же черные, большие глаза. Тонкие, смоляные брови, несколько вскинуты, как бы в удивлении. Она дрожала от холода, или от слез... На мои расспросы б упорно отказывалась объяснять причину своего подавленного состояния, имя,, адрес…
Было уже поздно и, ничего более не придумав, я покормила ее и вместе с моими детьми уложила спать.
- Ей очень плохо, - сказала мне перед сном дочь. – Кто же она, откуда? - Удивлялась я, - ты ведь даже имени ее не знаешь. – Не знаю… - Дочь явно затруднялась с ответом. – Она просто плакала.
А поздно ночью, может перед утром, наша неожиданная гостья потихоньку подошла к телефону, набрала номер… Чувствовалось, что ей трудно говорить – Мама… скажи ЕМУ… скажи, что я пока не могу прийти домой… Она немного помолчала, и осторожно положила трубку на рычаг.
Утром, сказав короткое «спасибо», девочка ушла. Не сумев объяснить самой себе случившееся, я упорно заставляла себя не думать об этом. Иногда мне это удавалось. Имея же от природы общительный характер, мне, почему – то и в голову не пришло, кому – то об этом рассказать.
Лицо незнакомки, как бы отпечаталось в моей памяти, и мне иногда оно казалось знакомым…или напоминало кого-то?
Я чувствовала, что это не просто так закончится. Что это только фрагмент, часть истории, которую мне предстояло еще узнать.
Я очень люблю свой город. Имея в запасе очень мало свободного времени, я все же иногда выхожу на его улицы. Просто так выхожу. Я люблю встречать знакомых, особенно тех, кого, давно не видела и, даже чуть – чуть подзабыла… Сколько нового можно узнать! Такие встречи для меня радость.
В этот, майский вечер собрались мы всей семьей на свое излюбленное место отдыха – сквер «Молодая гвардия» Мы особенно любим этот сквер в пору цветения каштанов. Омытые серебристым серпантином брызг фонтана, они особенно завораживающе пахнут. Широкая, светлая, вся в наряде весенних цветов, улица Советская распахнула свои объятья воскресному, майскому дню и его обитателям…
- Мама! - вывела меня из задумчивости моя дочь, - смотри, та самая девочка самая девочка! И ничего более не сказав, устремилась к уже знакомой, нашей ночной гостье. Девочки обнялись, что-то весело защебетали. Я узнавала и не узнавала эту девочку. Те же волосы, те же темные глаза… Но только глаза эти смеялись, а не плакали, и на лице ее играли ямочки. Она что – то сказала мужчине, что шел рядом с ней (я его только заметила), и они подошли к нам. – Оля! – Она протянула мне руку. – А нам, пожалуй, знакомиться и не нужно, - улыбнулся мужчина, и тоже протянул руку для приветствия.
Пока он знакомился с моими детьми и мужем, я с некоторым удивлением и восхищением переводила свой взгляд с него на его дочь. Да, это мой давний знакомый. Не виделись около пятнадцати лет. Черноволосый, стройный, почти такой же, как я его помню. Только серебряный туман щедрой седины неумолимо наложило время на его волосы. Мы когда – то работали вместе.
Из рассказов общих знакомых смутно вырисовывалась его история. Семейная жизнь не удалась. Его красивая и умная жена умела абсолютно всё: - шить, вязать, вкусно готовить, хорошо пела, была приятной и умной собеседницей… Не сумела она только родить ему детей.
Пожалуй, первые годы это обстоятельство и не тревожило его особенно. Но потом неутолённая тоска по народившимся детям всё чаще и чаще уводила его из дома…
В этой истории, а именно в эту минуту, я как никогда, не хотела бы стать на чью – то сторону… - Его ли, или тех, кто судил его. И не потому, что «моя хата с краю…»
а потому что, легче осудить, чем понять. И понять порой нельзя. Не нужно…
Чтобы связать все концы в этой истории, вероятно нужно меньше всего об этом думать. Время и сердце сами подскажут, как следует поступить.
Евгений Иванович, я буду его так называть, посмотрев на шепчущихся девчонок, садится рядом со мной и начинает рассказывать.
Он говорит скупо и коротко, И я вижу за его словами невысказанное. Как кинокадры. Особые. Не для всех.
… Подурневшая от слёз жена. Ей нечем защитить себя. Её вина бесспорна, считает она. И ей за все отвечать…
В одну из бессонных ночей она, в который раз уже, говорит ему, что можно бы взять ребёнка на воспитание…На этот раз он соглашается.
А на утро его как будто подменили. Он предельно ласков и внимателен к жене. Лихорадочно собирается. – Понимаешь, говорит он счастливой жене, - я только сейчас понял, что где-то есть, должен быть маленький человечек, которому я нужен. Который нужен мне…
Потом он бежит по магазинам, покупает игрушки, конфеты, ещё что-то. И всё это, конечно, забывает дома. А дальше?
Большая игровая комната детского дома. Хорошо оборудованная, много цветов. Но он этого не видит. Ему немного страшновато.
Не суди его жизнь. – Сейчас, может через минуту…
… Они входят гуськом, тихо. Маленькие, хрупкие, с недетскими глазами. И они знают, зачем их сюда привели.
Мужчина с трудом отрывает ноги от пола. Один шаг, другой… - Ты, чей папа? – в глазах белобрысого мальчишки любопытство и надежда…
- Ничей, - выдыхает, будто сбрасывает непомерную ношу… - Ничей, - повторяет уже спокойнее.
Строжают, чужеют детские глаза. И он глядит в них и говорит с ними, не останавливаясь…
- Одни мы с женой. Нет у нас детей, и не будет. Мы уже не молоды. Я пришёл к вам на равных. Вот вам мои руки. Они крепкие и сильные. Они много знают и умеют. Кому же они всё это передадут?
- Нет! – жёстко сказал мальчик. – Нам нужны свои родители. Чужие родители нам не нужны!
…Эта холодная, недетская правота как бы в миг оборвала ту ниточку, что могла бы завязаться между мужчиной и детьми.
Думается мне, что мальчик повторил чужие слова. Но, тем не менее, их смысл был осознан ребёнком даже больше, чем следовало, чем нужно было на самом деле… Да и нужно ли…
Сказать, что в помещении зависло молчание, как натянутая струна, значит, ничего не сказать. Просто все, кто здесь находился, почувствовали себя незащищенное, как на холодном ветру…
Евгений Иванович замолчал, взволнованно затянулся сигаретой. Ветки каштанов купали свои душистые гроздья в прозрачных брызгах фонтана, тщетно вызывая мужчину и его, незаметно подошедшую дочь из воспоминаний в действительность. Солнце садилось, удлиняя тени деревьев, на их канве вышивая золотом житейскую повесть о непростом пути к счастью…
- Об этом я сама… - притихшая, посерьёзневшая девочка положила руку отцу на плечё.
Прекрасное лицо её сильно побледнело. Видно было, что происшедшее оставило в не неизгладимый след. Может быть, это она будет вспоминать всю свою жизнь.
Её маленькая рука лежит на папином плече, слегка сжимая его. Может быть, для себя этот взрослый ребёнок перечитывает, перелистывает горькую страницу из своей, ещё короткой жизни, наполняя всё её существо болью, недоумением, растерянностью.
Может быть, случившееся с ней и есть та горькая, непосильная плата за счастье, вырванное у судьбы её детскими, хрупкими руками. Так это или иначе, только вот она, эта история.
…Юлька мараковала над задачкой. «Мараковать» – папино любимое слово. – Молодец у меня папка! – Легко вплеталось в математические уравнения, - Как славно мы друг друга понимаем. И как будто мы всегда были вместе…
Переворачивались при делении дроби, высоко взлетал знаменатель, и девочке казалось, что это она, маленькая Юлька, счастливо смеясь, высоко-высоко взлетает в папиных руках…
Воспоминания переплетаются с действительностью. Сколько дней и ночей простояла девочка у окон детского дома, выглядывая, ожидая… Он таким ей и представлялся, - среднего роста с заметной сединой в чёрных волосах, черноглазый – абсолютно на неё похожий. Она всегда верила, что он придёт, возьмёт её за руку и уведёт за собой.
По словам нянечки, в детский дом её принесла женщина. Оставила и ушла, не оглянувшись, не дав дочери имя…
Юлька и не ждала её. В робком детском воображении жил только он, её отец. Приходили в детский дом разные люди, но среди них Юлька не видела того, кто уже прочно поселился в её мыслях и надеждах… Вскоре она перестала ждать.
И вот он пришел. Маленькое сердце рванулось, забилось часто-часто! Вот он сейчас узнает, позовет ее, возьмет за руку…
Белобрысый, вертлявый Сашка, спросил, чей он отец? – Замерло, застыло сердце. Будто и нет его. Прислонилась к стене, побелела как полотно, рванулась боль из груди, немо, отчаянно…раздирая глаза, сердце; - Узнай меня! Скажи, что я твоя дочь! Скажи же!… - Маленькие, хрупкие ладони сжались в кулачки…
- Но он сказал,… что у него нет никого, что он один… - А я? – рвалась, плескалась невыносимая, отчаянная, недетская боль. В Беспамятстве она не отдавала себе отчета в том, что это совсем чужой, незнакомый человек. Совсем чужой!
Что-то жесткое и беспощадное произнес Сашка. Как будто ударил! У мужчины задрожали губы, лихорадочно забегали руки по карманам, в поисках сигареты.
Что-то несправедливое, невероятное, кощунственное и безжалостное творилось рядом с ней, рядом с ним…
Юлька вдруг почувствовала, что в мире их только двое. Он и она. И что недаром, не зря они рядом. И что им расходиться нельзя.
Вот она возле него. Дрожащие ноги еле держат ребенка, непослушные губы почти шепчут,… Юлька помнит только свои последние слова: - Возьми меня в дочки…
Как будто пелена с глаз спала! Солнце ярко засветило. И не было больше на всем белом свете ничего! Только они двое - Юлька и ее отец. Ее отец! Она в тот же миг, раз и навсегда, забыла, что он ей не родной. Доверчиво вложила свою ладошку в его руку… А там, за стенами детского дома, на другом конце ее долгожданного пути, ждала женщина, жена ее отца. Эту женщину она назовет мамой. Просто и искренне назовет. Потому что очень долго ждала этой минуты. Потому что она, эта минута, была ей нужна!
Весело подмигнуло Юльке делимое число. А делитель кувыркнулся, чтобы произвести на свет новое число, новую формулу счастья людей, нашедших друг друга на Земле…
Резкий звонок всполошил девочку. – Так звонят только чужие, - подумалось ей невзначай.
Тогда, на пороге развернувшихся событий, она никак не выделила мелькнувшее в ее мыслях слово «чужие» и только потом, это ничем не примечательное слово облеклось в особый для не, горький смысл…
На пороге стояла женщина, красивая и хорошо одетая. Она спрашивала Юлю. Девочка пригласила неожиданную гостью в квартиру.
Видно было, что женщина не знает, как начать разговор и Юля пошла, поставить чайник на огонь.
Когда вернулась, неожиданная гостья уже почти обрела уверенность. - Юля! – она глядела на нее прямо, что-то без нужды поправляя в своей одежде. – Юля, я твоя мать! выпалила, с тревогой ожидая, как девочка это воспримет…
Нет! Юля не побледнела, не расплакалась. Эта двенадцатилетняя девочка встретила сообщение неожиданно спокойно и холодно. Только тень отчужденности мелькнула на ее лице, как бы заранее отвергая все, что происходит. Она не спеша, уходит на кухню, и, возвратившись с горячим чайником, так же медленно ставит его на стол. В наступившей тягостной тишине мелодично звякнули блюдца…
- У меня есть мама: - ровным голосом спокойно произнесла девочка. Гостья начинает волноваться, нервничать, сбиваться: - Но я тебе родная мама! Девочка молчит. Ей нечего сказать этой чужой женщине. Если и, правда, что она ее мать, то ей уже все сказано. Давно сказано. Там, в детском доме. Сначала несмышленышем, исходившая слезами, инстинктивно ищущая материнскую грудь. Потом, впервые осознавшая свое одиночество, когда увидела, как ее ровесницу вели за руки родители. И потом, когда смотрела сухими, выплаканными глазами через окно на калитку и ждала… И ещё… Сколько их было, этих «ещё»…
- Я тебе еще не все сказала… Женщина хватается за последний аргумент, как утопающий за соломинку. – Дело в том, что твой папа, в самом деле, твой родной отец… - Да, конечно, - соглашается спокойно Юля, - конечно родной, как же иначе?
- Да пойми же ты! – настойчиво доказывает, - он твой РОДНОЙ отец! Самый настоящий. Он взял тебя из детского дома, чтобы замолить свои грехи, оправдаться… да и о старости решил, видно позаботиться. - Неправда… - дрогнули детские губы. – Неправда! – тихо повторила она. – Он был одиноким. Ему было плохо. И я была одна. Нам обоим было плохо. Я сама выбрала его себе в папы… - В детском голосе снова возродилась уверенность и холодная отчужденность.
А женщина, будто забыв, что перед ней ребенок, начала рассказывать банальную историю со всеми подробностями, длинно и запутанно, что впрочем, сводилось всего лишь к нескольким понятиям: - командировка, случайное знакомство, гостиница, обещания… Она пыталась вызвать к себе жалость, понимание. Но тем не мене, с каким то тайным удовлетворением замечала, как расширяются значки, как бледнеет тонкая кожа на скулах и как холодное, неприступное, не прощающее существо превращается в растерянного, беззащитного и такого маленького ребенка!
- Он подло обманул меня и тебя тоже! – уже кричала, режущим слух голосом: - Он бросил меня беременную!
- Он знал, что я … буду? – дрогнули в горьком изломе побледневшие губы. – Ну, конечно! – вызывающе и уверенно заявила та, пытливо вглядываясь в растерянное детское личико….
- Да ты посмотри на себя в зеркало! Один к одному, - с каким – то нервным хохотком процедила она на прощанье...
Хрупкие, детские руки бессознательно переставляли чашки, и блюдца с остывшим чаем.
Оставшись одна, Юлька лихорадочно начала складывать в портфель книжки и тетрадки. Взяла с полки плюшевого мишку, подарок папы на день рождения. Взяла и снова положила на место. Бесцельно походила по комнате. Взглянула на часы…
В школу она не пошла. Пробродила допоздна по улицам, сильно замерзла и проголодалась. Окна многоэтажек уютно светились. И за каждым из них была своя жизнь, свои заботы, свой огонек… Где же Юлькин огонек?
Она сидела, слегка покачиваясь, на детской карусели и плакала. Впервые за последние годы. Здесь ее и увидела моя дочь.
Сейчас они сидят рядом на скамье, тесно прижавшись, друг к другу... В его руке – ее рука. Как же, все – таки, они нашли дорогу друг к другу, после всего случившегося? Они не говорят, а я не спрошу. Мы все знаем, что об этом говорить вслух не нужно… Они рядом и всё!